«Год Литературы» торжественно подвел итоги конкурса короткого рассказа, посвященного двухсотлетию Достоевского. Детективы Достоевского, как известно, – «неправильные» детективы; убийца в них
известен с самого начала (или остается неизвестен вовсе), потому что классика больше интересовало не «кто убил?», а «почему убил?». Председатель жюри конкурса — обозреватель «Российской газеты», писатель Павел Басинский и шеф-редактор портала ГодЛитературы.РФ, переводчик и писатель Михаил Визель, а его вдохновительница — замглавреда «Российской газеты» Ядвига Юферова.
На конкурс в течение июля-августа 2021 года поступило свыше 900 работ из всех регионов России и из дюжины стран дальнего и ближнего зарубежья.и надо добавить — 350 рассказов (то есть больше трети от общего количества) непосредственно от граждан, отбывающих наказание. Произошло это, разумеется, не случайно, а благодаря партнерам конкурса – Фонду развития правовой культуры, который помог в организации путешествия победителей конкурса в Санкт-Петербург. Но трудно отрицать, что участие столь специфических авторов в конкурсе, посвященном создателю «Записок из мёртвого дома», первым в русской литературе выразившему ужас ожидания расстрела и заключения, как нельзя более уместно. О важности воспитательной работы через творчество напомнил в своем выступлении начальник отдела воспитательной и социальной работы с личным составом УФСИН Сергей Красильников.
От школы в данном конкурсе участвовал Денис Л, учащийся 11 класса, с рассказом «Украдешь чужое — отдашь свое». И пусть Денис не вошел в тройку лидеров, а стал только обладателем сертификата участника, радости вместе с руководителем и редактором — Николаевой Юлией Анатольевной — не было предела. Им есть к чему стремиться и над чем работать!
ГУФСИН РОССИИ ПО СВЕРДЛОВСКОЙ ОБЛАСТИ сообщает…
Автор статьи: Ю.А.Николаева
Денис Л.
Украдешь чужое – отдашь свое!
Лежа на жестких нарах следственного изолятора, Алексей долго не мог закрыть глаза. Один и тот же вопрос крутился в его голове и не давал покоя ни днем, ни ночью. Он, как назойливая муха, летал перед глазами, сверлил своим жалом и без того воспаленный мозг. «За что?» Вот уже пятый месяц как он находился под следствием, но день ото дня, час от часу, минута к минуте эта муха-вопрос просверливала его голову.
Шел 1939-ый год. Алексею Возовикову, мужику невысокого роста, худощавого телосложения, тогда исполнилось ровно 39 лет. Советская власть уже твердо стояла на ногах. Колхозы и совхозы, организованные по всей стране силами населения, росли как грибы. Вот и его село, в котором он проживал вместе с женой Анной и семерыми детьми, согнали в колхоз, забрав при этом одну-единственную кормилицу: корову Машку. Молока она давала немного, но, чтобы прокормить семью, хватало. Жили не побираясь, не впроголодь. Телята были, мясо свое, да и творог, и сыворотка на окрошку. А теперь пришло трудное время: зерна и молока, что выдавали на трудодни, не хватало. Стали голодать. Алексей потерял глаз в Гражданскую, поэтому в колхозе смог устроиться только сторожем. Аннушка же была высокой и дородной женщиной. Она бралась за любую работу, но все равно такую ораву ребятишек было не прокормить.
— Алеша, завтра печь топить нечем, — как-то однажды сказала Аннушка.
— Пойду опять к председателю, поможет чем-нибудь. Может, делянку выделит, так мы с ребятишками потихоньку наготовим дров, — неуверенно ответил Алексей.
Еще в начале лета он неоднократно заходил в сельсовет к Михалычу, председателю колхоза, просил выделить ему делянку либо чтобы разрешил собирать валежник в лесу. Но каждый раз Михалыч давал отказ, ссылаясь на то, что горисполком не дает разрешения. Председатель был добрым, отзывчивым мужиком. Лысый, худощавый и тщедушный мужичок, в чем душа только теплилась. Но за своих колхозников горой стоял, помогал чем мог семьям с малыми ребятишками. Но в последнее время и им стал отказывать. И Алексей знал, что Михалыч не раз обивал пороги горисполкома и просил, чтобы жителям села разрешили рубить лес в округе. В последнее время в колхозе участились кражи молока, зерна и сена. Пусть понемногу, но кражи были.
— Уж вот кого поймаю, — буйствовал Михалыч, — сам своими руками в коровнике повешу. Кричал председатель, руками размахивал, но понимал, что люди голодают, а поделать ничего не мог.
Село Шурала, где жил Алексей, было небольшим. Расположено оно с самом живописном месте: богатые живностью и деревьями леса, озера, в которых водилась рыба. Одна беда была в селе: мужиков не хватало. Было большинство семей, где мужик остался лежать на полях гражданской или погиб от рук кулаков во время становления советской власти. Почти каждая вторая семья – баба с малыми ребятишками. В одно лето мор напал на село: поумирало много мужиков и баб от туберкулеза. Работать на полях и в коровниках совсем стало некому: одни махонькие ребятишки. А что с них спросишь? Вот так и жили, на жизнь не жалуясь да работая не покладая рук.
Задумал Алексей снова наведаться к председателю колхоза, попросить делянку леса для семьи. По старинным поверьям да приметам зима в этом году будет холодная да лютая. Надо чем-то отапливать избу. Отправился он в сельский совет, где располагался уголок председателя, а там ругань до потолка.
Старики да бабы кричат, кулаками размахивают. Дым от табака в хате совета стоял такой, что хоть топор подвешивай – не упадет.
— А ты мне рот не затыкай, — громче всех кричала толстая рябая баба Куркулиха. – У меня в хате ртов аж десять штук да еще свекровь старая на печи кряхтит, жрать просит. А чем мне их кормить? А я одна роблю. Да и на чем готовить? Ты ж валежник даже запретил собирать.
Краем передника Куркулиха вытерла уже сухие без слез глаза, сунула передник председателю в лицо и завопила пуще прежнего:
— Чего молчишь, Михалыч?
— А что он может сказать? – тут же подхватила бабка Ворониха. – У самого-то, небось, полные закрома.
Михалыч таких обвинений вынести не смог. Да и все знали, что Ворониха не права: председатель всегда делился всем со своего личного подворья с тему, у кого не было. Знали, что никогда чужого не возьмет, уж тем более в колхозе. Поднялся он, сгорбленный, худой, даже как будто ростом стал меньше, да как хряпнет по столу кулаком:
— Да замолчите вы все! Где ж я вам, бабоньки, зерна-то возьму? Дожди все лето поливали, погнило много на корню, сами ж знаете. Кормов скоту на всю зиму не заготовили – все сено погнило в стогах. А бабам как будто того и надо было, чтобы председатель оправдываться стал – пуще того орать начали. Постоял Алексей, послушал да и отправился восвояси. Понял он, что ничего не получит он от председателя, знал, что в колхозе трудное время сейчас настало.
В эту ночь Алексей не мог сомкнуть глаз. Все думал, как семью от холодной смерти спасти. Вот и надумал неладное.
Наступило утро. Небо затянули свинцовые тяжелые тучи. Заморозки уже прихватывали сырую землю, присыпая ее первым снежком. Но в это утро пурга разыгралась не на шутку. Снег повалил большими белыми хлопьями, укутывая землю словно одеялом. «Вот и погода мне пособляет, следы заметает,» — подумал Алексей. Достал из сарая сани, заткнул за пояс топор и отправился в лес. Старшая дочь Нина, которой на то момент исполнилось только четырнадцать лет, увязалась за отцом: «Батька, возьми да возьми с собой». Знал Алексей, что нельзя ее с собой брать – на кражу колхозного имущества решился, подсудное дело задумал, если поймают – тюрьма. Куда она, малолетка, с ним? И ее прихватят! Отправил он дочь домой, а сам шагнул в лес.
Долго он шел по лесу, заметая следы. Вышел к дальней поляне и принялся рубить. Срубил три березы, порубил на чурки. Затем уложил на сани и отправился домой. А снег уже навалил чуть ли не по колено. Сани под тяжестью чурок оставляли глубокий след на негу. Алексей все шел и шел вперед. Вот и уже и село. Огляделся – никого нет. Да и сумерки уже сгустились – темно на улице. Свернул на свою улицу. Тяжело билось сердце Алексея – понимал, что берет чужое, ворует, но сделать ничего не мог, потому что дети дома замерзали.
Печь натопили жарко. Ребятишки играли посреди хаты. В русской печи варилась кутья и пекся хлеб. Смотрел он на счастливые лица детей, но радости не было. Утром Алексей услышал тихий стук в окно. Михалыч пришел один. Разговор состоялся тяжелый. Алексею с трудом давались слова. Он понимал, что придется отвечать за содеянное.
— Ты же понимаешь, — говорил Михалыч, — что я должен сообщить? Понимаешь, что в тюрьму загремишь?
— За что? За то, что детей согрел, накормил? За это? А что, лучше, если б они с голоду и холоду померли? Итак Надюшку, старшенькую, уже похоронили.
Опустил Михалыч свои грустные глаза:
— Ладно, Алексей, не буду я сообщать, попробую выбить тебе десятину леса. Но судьба, видимо, решила все иначе: через два дня пришли за ним трое в форме и арестовали. Донес кто-то из соседей на него. Поместили его в следственный изолятор.
Пять месяцев не мог ответить Алексей на вопрос, который задал тогда утром председателю. Осудили его на два года. В камерах разных людей повидал он, но был среди сокамерников один старик лет семидесяти по кличке Седой. Вот и поведал Седой Алексею притчу о воре, который, однажды украв и думая, что он обогатится от этого, потерял в десять раз больше: умерли мать и отец от горя, когда сына расстреляли за кражу.
Освободился Алексей и ехал домой с чувством искупленной вины. И все время думал над тем, что же он потерял. И понял тогда: потерял два года, которые он мог жить вместе со своей любимой женой и детьми. Он не видел, как младшенький Женюрка, как ласково он его называл, уже подрос и бегал своими ножками, не видел, как растут его дети. До старости Алексей не забывал слова старого сокамерника: «Украдешь чужое – отдашь своё». Вот и своим детям передал эту заповедь, ставшую главной в его жизни. Как бы трудно ни было, он всегда помнил её, и вопрос уже задавал себе не за что, а зачем?